Кулебячки к чаю

Отчего не поиграть в войнушку, если всё понарошку? Так примерно дети думают. Так думали и большие погоны. К тому был климат благодатный – холодная война. Замечалось в политике, что московским дипломатам наступают на штиблеты. Воспитанные, протокольно улыбаясь, вида не подавали. Генеральные секретари нашей единственной любили разъезжать по заграницам. Там их с помпой принимали, дарили автомобили, показывали всякие удивительности. Само собой, подлавливая на простоте.

    По выдумке Ленина со Сталиным, полагалось громогласно за мир бороться. Те-то хитрили. Продолжатели же «бессмертного учения» буксовали на полном серьёзе. Раз этак – крепко цэкашников объегоривали. Только в чём перевес наступал, западники гнали шар к лузе на подставу:

– Будь по-вашему, давайте сократим из опасного арсенала. Вы это, а мы тоже что-нибудь потом.

    Хотите удавшийся пример хромой логики? Извольте. Ещё как  кинули нас по ракетам малой и средней дальности! 

    Надувшим щёки от важности куда деваться? Соглашались...

    Порознь приятные люди, друг другу не доверяли. Ядерные дубинки стояли в ближайших углах, готовые к прямому применению. Время от времени на Новой Земле заряды проверяли на срабатывание. Сугубо засекреченным учёным попутно хотелось испытывать свежие разработки. Целые закрытые институты бились, чтоб в случае чего обнулить человечество. Словом, процесс шёл безостановочно. Как ни странно, подобным страхом сохранялся мир.

    В деле огромной важности кто только не участвовал. Горняки пробивали в скальных породах штольни. Военные доставляли образцы. Кто-то их закладывал. Для замуровки адовых отверстий требовались горы песка. Эту задачу возложили на флотских. Ближайшим к природному материалу значилось Северное морское пароходство. Так сказать, «поставщик безумного двора»...

    С нашим-то проверенным везением ответственный рейс и достался. Грейферами на левом берегу быстро засыпали. Почтенно осел «Белозерск» по грузовую марку. Больше причин держаться канатами за причал не было. Без валютных копеек тронулись в новых сутках. Объяснение простое: ахтерпик «полоскали». Затем с «Водолея» заполнили. 150 тонн никак!

    Раньше поморские кочи претерпевали недельные странствия. А мы на третий день там нарисовались. Кроткая царила в пути тишина, голубело небо, и, чуть темнее колером, плескались два моря. Вот только на палубе заметно свежо. Да ведь не юг. Какие претензии?

    В точке выгрузки без буксира обошлись. Боцманские орлы трюмные люки системы Мак-Грегори сложили гармошкой.

– Приступай, армейские!

    Откуда-то из-за сопок самосвалы лентой вытянулись. За рулями – солдатики. Истинно воинский кран имел гусеничные траки. Из-за низкого обзора ему придавался наводчик.

    К досаде, очутился я невольным наблюдателем. Не ладилось со страгиванием крышки на первом номере. У несчастного четвёртого всегда так: в чём-нибудь проруха. Греша на износ плунжеров-подъёмников, вознамерился оные заменить. Благо за долгую жизнь судна столько их повыписали!

    Из кормовой кладовки новую пару дотащил до бака. Инструментом обложился. Дальше пошло как принято, чуть с «темнением».

    Поэтому всё-всё рассмотрел. Бухта широченная. Подковообразные берега портило отсутствие зелени. Разве каменья и блёклый мох выручат природную картину? Опять же, батень-ка, Заполярье!

    Более огорчился за морских вояк, пустивших радужные разводы от бортов. Не пуганные никакими инспекторами, тянули они до дембеля. Командиры, конечно, знали: так не полагается. Да куда откачивать льялку, адмиралы не озаботились. Собственно, чего напрягаться, если Земля полностью за ними. Налево. Направо. Кругом.

     Занятная штука история! При последнем царе поселили там ненцев как российских подданных. Фукнули этим на норвежские притязания, прихлопнув разом беспардонное чужое хозяйничанье. Советская власть пошла дальше: вроде колхо-зов организовала. Тыку Вылку председателем Земли сделала. Ну а потребовался полигон под невиданно мощные бомбы – власть его свернули в одночасье. Людям в малицах подыскали другую тундру.

    Cначала «жуть» рвали в открытую. Серийное бабаханье цивильно в те самые штольни упрятали. Где-то не совсем ему под конец и мы с песочком...

    Половину дела сделал. Самое то теперь с матросиком пообщаться. Тем более что у трапа стоял Вовка Пивнев – не системный моряк. Почти на всех стоянках с удочкой вахтил. Над этим перестали даже подтрунивать. Поначалу пробовали – ёрш колючий. Защищался по-разному. Кого держал за умного, говаривал:

– Апостолы – и те рыбаками были.

    Прочих посылал по народному адресу.

    Облокотился я о планширь, посмотрел вниз на лучшее Вовкино вожделение: между бортом и причалом плавала мелюзга сущая. Природа явно напряглась и, вопреки всему, жила. 120-метровой длиной «Белозерск» оберегал чистую полоску воды. Может, как благодарность за это, наблюдался клёв. Пивнев дрожал от своего простецкого счастья.

    Слово за слово – разговорились. Дальше лишь внимал. Рыбачок имел подходы к проблемам любого масштаба. Потому, несмотря на диплом штурмана, оставался каким есть. И то правда – более связан человек чинами.

    Наперво услышал, как очистить от мазуты бухту.

– Объявить по воскресеньям рыбный день для старшего офицерства. Что тут наловится, то и на ушку, и на жаркое. Вякнут: «Мало, и она того... со стронцием». Пусть возьмут у тралфлотовских, но по весу здешнего улова. Недели не пройдёт – вычистят до вида пруда Поленовского. Разыщут «сливалку» и прочее, в духе тройной обороны.

    Охотно согласился, представив опавшие кителя 56-го размера по животу.

    Тут Пивнев свернул на пережитый поход в караване. Аккурат тому год минул. На Бакарице загрузили военной техникой. В четвёртый трюм по тоннель гребного вала сыпанули песка. На «пляже» пехотинцев разместили. По скоб-трапу через люк имели служивые возможность выползать. У фальшборта портовые плотники сколотили будку, совместив со шпигатом. И мы тронулись пугать Америку.

    Пропала вдали шапка копоти, где Архангельск остался. Многие ещё отходили от отвальной. Резонов с десяток перебралось бы. Только ничто не помешало вскипеть страстям. Начали изображать «увёрты» от врагов. Никакой отсебяти-ны – строго по предписанному.

    Всегда трезвого, Владимира поставили на руль, засыпав командами. Ничего тому не оставалось, как осатанеть вместе с ними.

    В машине, на «детской», перебора тоже хватало. На «полном переднем» звенел «стоп». «Полный назад». Охреневая, почти одновременно тянул на себя топливную ручку и другую – реверса. Раскручивал на воздухе пуск на задний.

    Моторист – недавний ШМУшник, москвич-романтик – вопил у стояночного «козла»:

– Промахнулись, гады! Улю-ю!!!

    Пара компрессоров беспрестанно пополняла пусковые баллоны. Всё же давление не росло. Температуры гуляли. Бурмейстерские турбины всхлипывали стальными бабами. Спустившийся к нам дед не смог вынести этого сумасшествия. Скорбя, что ни в грош не ставят «ПТЭ судовых дизелей», подался прочь.

    Припомнилось поведанное Петром Фёдоровичем Вдовиным, пережившим войну на морях: «Торпедный удар бьёт молотом по скорлупе борта. Хуже всего, если влепят ближе к миделю. Чудовищной силой сотрясения обрывает тогда трапы. Осыпаются стекляшки ламп. Машинное отделение с кочегаркой вмиг оборачиваются погребальными ямами. Всей вахте – аминь».

    Запоздало, признаюсь, кольнуло страхом.

    Телеграф вскоре музейно смолк. То ли супостаты прицелы выверяли, то ли баловались кофиём.

    На следующий день увидели мурманский берег, точнее – низкие горушки в снежных горжетках. Наши невольные пассажиры высовывались с переживаниями:А ну, как скомандуют: «Высадиться и „синих” разбить».

    Встали на якорь. Заполошные чайки с криками носятся. Что-то будет?

    Пока же расторопные рыбачить принялись. Везуха прямо-таки накрыла электрогруппу. Её геноссе Герман Боченков то и дело вытягивал трещёнок. С весёлой алкашностью приговаривая:

– На закуску, на закуску.

    Ближайший к нему по службе и месту Генка Соловьёв вытянул чудо-юдо. Представленное навытяжку оказалось в половину роста. В рубке, удерживаемый вахтой, невидимыми слезами плакал Пивнев. Мастер со старпомом успокоительно бодрились коньячком-с.

    Через несколько часов ЦУ: «Возвращаться обратно». В пляжном трюме каждый стал именинником. Мы им также подарок – открыли пар на обогрев ахтерпика. Хоть на тройку градусов сердешным теплее будет... ...Камбузное ведёрко с водичкой между тем пополнялось. Несчастные рыбёшки гоняли кругами хвост в хвост. Я продолжал вникать в детали Вовкиной разборки.

– Да нас бы потопили как котят, причём сразу. Прикинь, торпеды теперь самонаводящиеся. Прочее оружие вообще переплюнуло прошлую войну. Припомни-ка охранение: допотопный тралец на горизонте – сам жертва вечерняя. Выходит, мы изображали тупизм захотевших поиграться. Взять таких и смайнать в званиях до интендантских мичманов. На тихих складиках пусть мемуары пишут. Ушлых нынешних сидельцев на добре – в отставку. Натащили, чай, на красивые домики с садами. Повелеть им дальше Емецка не выезжать. Пусть Север обустраивают. А то в Крыму и на Днепре уже тесно.

    Ход мыслей Владимира всегдашне нравился. Идеально подходил он на роль обожаемого народом властителя. Сам из себя видный, долгожитель в потенции. Вот только не с той судьбой и в пропащем образе: стоптанные, с отворотами кирзачи, ватничек – рваньё, бамовская шапка – скрещение танкистского шлема чёрт-те с чем. Процветание Отечества откладывалось, стало быть, в долгий русский ящик.

    Когда Пивнев с крючка очередную трепеташку снимал, успел осведомиться:

– С ними-то дальше как поступишь?

– Обрадую – обратно вылью.

    Вижу: подваливают шеф дядя Вася и моторист Калинин (проще – Сергеевич), любители краснобайства. Вовсе так работу забросишь. Пока не увлекли, слинял.

    Другой подъёмник сменил гораздо быстрее. Приободрённый успешностью задуманного, понёс ключи в машину. У трапа ни Вовки, ни его «аквариума» – сменился, светлый ум. Надстройку тоскливо подпирал «шкентель» высокий и худющий.

    Назавтра гидрофорным насосом занялся. К чаю поленился для кают-компании переодеться, напрямки зарулив в столовую команды. Лишняя кружка всегда отыщется. Крепенького налил, клеёнку на сиденье набросил – заулыбаться пришлось.

    Явлением возник дядя Вася. Колпак и куртка после стирки, значит, выходился. Лицо просветлённо-умилённое. Все поняли: шеф на крыле настроения и чем-то удивит. Те ударные моменты сопровождались жалостью к себе и к нам. Печалили давно озвученные им мысли. Вот, дескать, сойдёт он по никудышному сердцу на берег. Ничто ему там «Белозерска» не заменит. Оставленных ребятушек кто накормит как должно? Нет уже таких поваров, эх-ма!

    Руки его держат противень с накинутой тряпицей. Знаменитым ресторатором её сдёрнул. Необыкновенно вкусный, дразнящий запах обволок нас. 

    С высоты своего искусства приправил дядя Вася дар словами:

– Навались, ребятки. Кто вам такое спечёт? Вспомните ещё старого.

    Не зевая, потянулись ухватить за румяные, масленые бочки. Полминуты – и прекрасное лежбище опустело.

– Кулебячки-то лучше мамкиных!

Другого не прозвучало. Отхлёбывали, откусывали, причмокивали.

    Радовался: на угощение для избранных попал. В кают-компании пролетел бы. Повезло-таки.

    Отпотчевались донельзя довольные. Вдруг неладное: лицо Сергеевича меняться стало. И без докторского навыка любой бы подтвердил: плохо человеку. Того и гляди помрёт.

    Противу этого знали: вологодский он – мужик крепкий, с собственной философией весёлого пофигизма. Точь-в-точь по его любимой частушке:


Город Устюжна не город,

И Молога не река...


    Ещё имелся резон беречь Калинина. Название нашего красавца ледового класса требовало земляка. Домового, если угодно. Сергеевич был, бесспорно, незаменим.

    Закашлялся подозрительно Пивнев. Третьим муторно стало мне.

    Дядя Вася отступил к дверям, нелепо приподняв щитом противень.

– Хрыч запечный, чего запарил? – рявкнул оклемавшийся. – Почто нам домой теперь вертаться?!

    Вовка миролюбивее:

– Дядь Вась, ты же взялся ведро до камбуза пустым донес-ти? А выходит, траванул? Аспид и тот тебя добрее.

    Все оцепенели, смекнув, чем могут икнуться кулебячки. Немая сцена неизвестно чем бы закончилась, если бы боцмана Павловича не разобрал смех.

– Ха-ха-ха, охо-хо. До слёз пронял. Точно, по гроб жизни запомним. Ха-ха-ха.

    Засмеялся каждый, будто смотрел гайдаевскую кинокомедию.

    Клоуном, вытянувшим провальную репризу, шеф опустил противень. С вымученной, кривой улыбкой попятился на свою неблагодарную службу. 

    Многих понимание когда-нибудь глубже кольнуло.

    В последние свои плавания вёл себя старый русский воин, как божий человек. Всем рад удружить, не замечал обид, смотрел участливо, будто знал про каждого сокрытое до времени.

– Водочка радиацию выводит. Профильтруемся скоро, – снял последнюю обеспокоенность плотник.

    На том и закончилось чаепитие по уставу.

    Трюмы в конце выгрузки солдаты зачищали. Выпытывал у одного:

– Как бухта называется?

– Не знаю, нам не говорили.

    Выведать не получилось и у второго помощника.

– Ты что?! Секретно.

      На переходе в балласте Икс – Архангельск яростно шти-вало. Многим показалось: шторм небывалый. Могу поклясться: ни до, ни после переживать чистое безумие стихии не доводилось. Что было не закреплено – летало, ёрзало, билось, как живое. Потом куда-то пропадало, расклинивалось само собой, подалось в льяла. Хочешь устоять на месте – вцепись во что-нибудь.

    Мой моторист схватился за поручень возле любимого «козла». Побледнел, глаза округлились, душа полувынута – просто SOS человеческий. Для подбодрения его требовалось оторваться от пульта. Да лишнего позволить не мог, играя топливной ручкой при голом винте. Пока решил на смертника не смотреть. Может, москвич сам настроится.

    Неладно давление в пусковых баллонах просело. На мосту, что ль, напоследок погудеть решили? Доверяю системе «Вудворд» самой за оборотами проследить. С потешной резвостью, как у пьяного, забегаю за главный двигатель. Толкнул компрессор. За тем моментом в фальштрубе слетел с клапана увесистый маховик. Пролетев все этажи машинной ямы, приземлился около меня. Неосознанно подбираю промазавшую штуковину. Насколько удаётся – быстрей обратно к занятию. «Вудворд» стальными костями связей уже несколько раз жёстко клачнул на отрыв. Словно предупредил: не искушай.

    Всё ж с кренами мимо пульта – к бедолаге.

– Вот, глянь, что прилетело. И ни фига – живой. А почему?

    Сейчас нужно осознанное в его лице. Ага – проявилось. Продолжаю внушение по наитию:

– Запомни – крантов не будет. Я дважды крещён. На две жизни. Понимаешь?! Бросай мандражить!

    Парень ожил, только от поручня оторваться не рискнул. Поинтересовался, почему, мол?

– Просто крестили при Сталине с обоюдным испугом. Батюшка спрашивает мать:

– Как зовут?

– Клавдия.

    (Было ей чего бояться. Работала в штабе Беломорского округа с допуском к секретным бумагам. Значит, просвечена – ни единой зацепочки).

    Мужественный поп завёрнутого взял и к порогу алтаря кладёт. Молитву стал творить. До мамани, чуть успокоенной, дошёл прокол: «Это меня так зовут. А его Виктор, в честь брата погибшего».

    Положение моё в кульке изменилось – в алтаре побывал.

– Теперь веришь, что не потонем?

    Приободрённый на полном серьёзе отвечает:

– Да.

– Делай приборку, скоро вахте конец.

    Классный кок из одного блюда обед сготовил. Но и того половину выбросить пришлось. Явились лишь настоящие едоки.

    Резко положило на правый борт, когда Калинин у стола очутился. Какой пустяк, если моряк настоящий! Успел он бортик столешницы схватить, удачно согнуться так, что треснули сзади по шву брюки. Не помогло. С оторванной деревяшкой влепился в стенку. Следом с разомкнутой цепочкой прицельно летел железный стул. Сергеевич взвыл, гася остатки аппетита...

     Не за обиду ли дяди Васи? Или всем нам воздалось за способствование мировой горячке? Просто ли случай? Спросить до сих пор не у кого.

Виктор Красильников