Как моряки на «Адмирале Кузнецове» молились

«В море все ограничено рамками водной стихии. Как говорится, куда ты денешься с подводной лодки. Жесткий распорядок и невозможность выйти, уйти – давит и учит терпению. Насколько мне было тяжело, я особенно почувствовал уже на берегу, когда после четырех месяцев похода служил первую службу в своем храме». Протоиерей Сергий Шерфетдинов дал именно «Правмиру» первое подробное интервью с того момента, как его нога ступила на авианосец «Адмирал Кузнецов».

Преображение на авианосце

– Не вспомните историю прихода человека в Церковь, которая произвела на вас особенное впечатление?

– Самые свежие воспоминания – с боевой поездки на «Адмирале Кузнецове». Был там один парнишка, некрещеный и – проблемный. Настолько, что и психолог не знал, что с ним делать. И вот он сам пришел в храм со словами: «Я много раз проходил возле храма и не мог заставить себя войти. Сейчас переломил себя».

В итоге оказалось, что он сам страдал от внутренней оппозиции ко всем: к другим членам экипажа, к родным, оставшимся на берегу. Он был как ежик, собравшийся в комок, открывший миру только иглы. Я говорил с ним о том, о чем говорю обычно на огласительных беседах: о смысле веры, о том, для чего Господь пришел в этот мир.

Сразу я его решил не крестить: «Ты испытай себя внутренне, походи на службу. Постой в уголке и просто обращайся к Богу своими словами. Хочешь, молись со всеми, прислушивайся к словам молитв. Пытайся понять, что происходит».

Месяц он так ходил. А потом сказал мне:

«Во мне что-то перевернулось, я не могу теперь дождаться, как приду на берег для того, чтобы своим близким сказать «спасибо». Я никогда в жизни не говорил никому таких слов. Ощущаю внутреннюю свободу и очень боюсь потерять это ощущение.

Пока попросил прощения у своих сослуживцев, и мне было не важно, что мне в ответ скажут: поймут, не поймут. Мне было радостно от того, что я это делаю. Я по-другому посмотрел на людей. Командир, на которого я был зол, на самом деле – мужественный человек, с которого надо брать пример».

Вот так, пелена спала с глаз, и мир вокруг него изменился. Я понял, что он готов креститься и что это надо сделать прямо сейчас.

Четыре месяца молитвы среди водной стихии

– Вы говорили о тяготах и трудностях похода на авианосце. А в чем они заключались?

– Во-первых, это трудности воинской службы. Жесткие рамки распорядка, дисциплины, в которые нужно встраиваться.

Психологически трудно, когда понимаешь, что уйти некуда все четыре месяца (кто-то и на семь месяцев остается – у кого какая задача). На берегу мы более свободны, мы можем от каких-то людей уйти в сторонку, от каких-то ситуаций совершить маневр в сторону.

А там, в море, все ограничено рамками водной стихии. Как говорится, куда ты денешься с подводной лодки. Отличие от подводной лодки – здесь можно выйти, на свет Божий посмотреть: взглянешь на море, на небо, вдохнешь свежий воздух, и слава Богу.

Но все равно и сам жесткий распорядок, и невозможность выйти, уйти – давит и учит терпению.

Другой момент: в Церкви я уже двадцать лет, церковная жизнь – моя жизнь, Церковь для меня мать. Поэтому мне было непросто оказаться в другом мире, причем замкнутом, где не царствует молитва.

Последствия безбожных лет, когда и насильно народ отделяли от Церкви, сказываются до сих пор. Армия, она же тоже неотделима от жизни народа…

Насколько мне было тяжело, я особенно почувствовал уже на берегу, когда после четырех месяцев похода служил первую службу в своем храме. Вот прямо ощущалась благодать Божия, намоленность места. Там – еще нет такого, для этого нужно много трудиться, много слез пролить, пота. Но, по крайней мере, в этот поход храм на авианосце действовал все четыре месяца. Литургия служилась регулярно по воскресным дням.

– Были те, кто скептически относился к вашему присутствию на «Адмирале Кузнецове»?

– Напрямую негативных высказываний не было. А отношение, конечно, бывало разное. Но ведь если и просто пройти по городу – встретишься с разным отношением. Народ у нас пестрый в своих воззрениях. Возникали разговоры из серии, что батюшки на дорогих машинах ездят и так далее. А многие говорили наоборот: «Спасибо, что решили весь поход с нами пройти, это для нас большая духовная поддержка».

В целом отношение ко мне во время похода было уважительное. Мне предоставили лучшее, что могли: и питание, и каюту.

Слава Богу, что потери не людские – техника, железо

– Когда авианосец дымил, о чем активно писали в СМИ, как вела себя команда?

– Я в технических параметрах особо не разбираюсь, но, как говорят, не дымят только атомные суда. Вот атомный крейсер «Петр Великий», который был рядом, не дымил. «Адмирал Кузнецов» технически сделан по-другому, используются продукты сгорания, поэтому и дым. Никаких внештатных ситуаций из-за «дымления» – не было. Все шло в штатном режиме, люди выполняли свои задания.

– А когда упал истребитель?

– Конечно, это неприятная ситуация. Слава Богу, что люди остались живы: безотказно сработали средства спасения.

Это же боевая служба. Как говорят, никакая боевая операция не проходит без потерь. Так и слава Богу, что это потери не людские, а это только техника, железо, материальная часть, что несопоставимо с человеческой жизнью. Поэтому это все так, это можно назвать милостью Божией. Реакция команды всегда была спокойной, взвешенной.

– Как воспринимались на крейсере тот негатив и насмешки, которые звучали в СМИ в адрес авианосца?

– Очень спокойно. Ведь все это было весьма прогнозируемо. Собака лает, караван идет. Поэтому понятна реакция наших недругов. Можно к дыму прицепиться, и к чему угодно. Ну, на каждый роток не накинешь платок. Понятно, что многие очень не любят Россию.

Но наша задача – искать и защищать правду. Потому что не в силе Бог, а в правде. Война – дело тяжелое, кровавое.

Поэтому, конечно, хотелось, чтобы к военным, выполняющим ответственные задания, на Родине относились с уважением.

– Летчики перед заданием к вам подходили?

– Вылеты – это же не разовые явления, а постоянный поток. Да, летчики не массово, но подходили, просили благословения, молитвенной помощи. Некоторые из них участвовали в богослужении. Воцерковленные люди находили возможность исповедоваться и причаститься. Кто-то просто заходил записочку написать о себе и о своих близких.

– Какие вопросы чаще всего задавали вам на авианосце?

– О поиске смысла жизни. О том, как веру не потерять, когда задают провокационные вопросы, а ты не можешь на них ответить. Люди искали поддержки, совета, как отвечать на такие вопросы, которые они слышали: что в основе нашей веры – миф, что в Библии много ошибок и там все неправда.

Ребята спрашивали и насчет венчания, те, которые собирались повенчаться на земле.

 

Наша дружба продолжится и на берегу

– Как проходил ваш обычный день?

– Распорядок строгий. В семь часов подъем, потом завтрак. После завтрака, в восемь часов шел открывать корабельный храм. Там читались утренние молитвенные правила, Евангелие. Потом – молебен о здравии, заупокойная лития.

Участвовали в этом несколько человек, те, кто не задействован в данный момент, кто не на вахте, и кому лично это нужно. Кто-то приходил с нуждами, с требами. Потом я читал Псалтырь. Строго в 12.00 – обед. После обеда – тихий час. Перед ужином – спортзал.

В 19.00 снова открываю храм, вечернее молитвенное правило, чтение Евангелия, беседы, проповедь и исповедь. Всю неделю люди могли прийти поисповедоваться, а уже в воскресенье участвовать в Божественной литургии и причаститься.

Потом – просмотр какого-то фильма, для тех, кто может и хочет – духовного содержания. В 22 часа вечерний чай и отбой. И так каждый будний день, по кругу. В воскресенье в восемь часов – Божественная литургия. Но я же не только на этом корабле все время находился, я какое-то время на «Петре Великом» в таком же режиме пребывал.

Перемещался либо на вертолете, либо на специальном катере, в том числе и на другие корабли, которые входили в состав группировки: танкеры с гражданским составом. Там тоже – беседы с людьми, они писали записочки за здравие, за упокой. Я привозил им разные книжки, помогающие понять суть христианской веры. Так и прошло четыре месяца.

– Что вы привезли из той поездки для себя лично?

– Я на себя посмотрел уже другими глазами. Такую ситуацию смоделировать сложно.

Невозможность никуда выйти, уйти, выставленные рамки помогают увидеть как-то свои слабости, реальное состояние своей души, а не самоуспокаивающие представления, которые придумываем в обычной жизни. Это драгоценно.

Драгоценно, что я сроднился, сдружился со многими из тех, кто был в том походе. У меня там уже сложился, можно сказать, приход. Думаю, что наша дружба продолжится и здесь, на берегу. Духовные ниточки были протянуты.

Погибшие подводники с «Курска» – наши прихожане

– Видяево – это место теперь ассоциируется, прежде всего, с «Курском». Вас рукоположили в диаконы за три месяца до трагедии. Это наложило свой отпечаток на ваше служение? Какова память о «Курске» сегодня?

– Именно тогда я родился как священник, ведь в иереи меня рукоположили как раз для того, чтобы я служил здесь, в Видяево после того, как случилась трагедия. Все мое служение, наш храм – памятник морякам «Курска». В храме звучит постоянная заупокойная молитва за погибших на подлодке. «Курск» очень глубоко вошел в мою жизнь.

Ребята с «Курска» стали для меня близкими, родными, с ними можно молитвенно общаться. Они тоже наши прихожане, только уже не на земле. Храм у нас тесный, на подводную лодку похож. С другой стороны – настоящие герои, с которых можно брать пример.

– Кто ходит в ваш храм? Кто прихожане?

– За 16 лет костяк прихода сложился. Хотя есть и текучка – люди уезжают с Севера, военные оканчивают службу, получают жилье.

Костяк прихода – в основном – жены моряков. Такая, видимо, традиция, которая идет от Марии Магдалины, от жен-мироносиц. Ведь когда мы вспоминаем Великую Отечественную, тоже говорим, что «белые платочки» вымолили победу.

Конечно, бывают в храме и моряки.

– Вы принимаете участие в работе поисково-патриотического отряда «Зов». Для чего вам лично это нужно?

– Не раз приходилось слышать от ветеранов, воевавших на Севере, что наши сопки были белые от костей. Но теперь, в наше время, нужно прилагать много усилий для того, чтобы найти останки бойцов, чтобы их перезахоронить (а многих – похоронить) с почестями.

Как-то мы работали с ребятами, и на моих глазах на Чертовом перевале нашли останки двоих молодых ребят – из артиллерийского расчета. На двоих у них было две руки и две ноги.

Поскольку я впервые нашел погибших солдат, это событие произвело на меня глубокое впечатление. Помню, как я думал, что вот, они погибли, защищая нас, и их никто не погребал, не молился о них. Эти останки воспринимались как мощи.

Меня пронзила мысль, что наша земля потому и святая, что полита кровью наших предков. И в нас, в потомках, ради которых они гибли, течет та же кровь, какой полита наша земля. Такая вот глубокая связь.

И потому мы должны помнить о них, молиться за них. Если делаем, совершаем пред очами Божьими благородный труд.

– Сегодня можно услышать мнение, для чего нам «профессия – Родину защищать», ведь у христиан Родина – Царствие Небесное. Что вы думаете по этому поводу?

– Действительно, прежде всего мы должны стремиться быть гражданами Небесного Иерусалима. Но осуществить это возможно только через реальное служение своим ближним, людям, которые находятся вокруг нас. Господь оставил нам великую заповедь любви: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15:13).

Если нашим воинам об этом не напоминать и не открывать им эту великую тайну любви и жертвенности, они превратятся в Рембо, в «солдат удачи» и просто вот такие машины убийства.

Сила православного воина в том, что он, в идеале, – защитник Божьей правды. И мы должны все к этому стремиться, стараться донести до сердец наших воинов.

Что будет, если Церковь полностью отделится от всей внешней жизни? Этот вопрос стоял передо мной, когда я отправлялся в боевой поход на «Адмирале Кузнецове».

Как быть Церкви? Гнушаться всего, уйти в самих себя и не заботиться об остальном мире? Но Церковь избрала более трудный, неблагодарный путь: все равно идти в этот мир, чтобы спасти хотя бы некоторых.